Стыдно быть без мужа: Светлана Занегина о социальных штампах и домашнем насилии

11.12.2019 15:19

В конце ноября 2019 года был опубликован текст проекта закона «О профилактике семейно-бытового насилия в России», который впервые внесли в Госдуму три года назад. Законопроект раскритиковали представители РПЦ. В Москве прошли пикеты и митинги как за, так и против принятия документа. В Калининграде консультацией женщин, оказавшихся в кризисной ситуации, занимаются психологи ресурсного центра, созданного общественной организацией «Мир женщины». «Новый Калининград» поговорил с её вице-президентом Светланой Занегиной о том, чем отличается бытовое насилие от пьяной драки на кухне, почему суды по подобным делам редко завершаются вынесением приговора и как так вышло, что избиваемые женщины считают свое положение нормой.

— Депутат Госдумы Оксана Пушкина приводит статистику: в каждой четвертой российской семье наблюдаются признаки домашнего насилия. Калининградская область как-то отличается от других регионов в данном контексте?

— Это официальная статистика, а на самом деле — в каждой третьей. Вообще, если говорить о статистике, то тут сложно сказать определенно, потому что официальная статистика полиции собирает все бытовые случаи, включая двух подравшихся на кухне во время застолья мужиков. Отдельно вычленить из этого случаи именно домашнего насилия очень сложно.

Калининградские женщины считают, что им бежать некуда. Если насильник имеет немного власти, то жертва ничего не может доказать в инстанциях, и спрятаться тут ей негде — очень маленькая область, все друг друга знают. Были случаи, когда женщинам приходилось уезжать за пределы региона. Потому что либо жить тут в постоянной борьбе, либо уехать и начать новую жизнь. Да еще они себя и более эмансипированными считают, то есть считают, что могут сами со всем справиться.

В 2017-2018 годах мы проводили семинары для специалистов «помогающих профессий» — психологов, соцработников и для активистов, которые хотят работать в этом направлении. Два-три человека из каждой группы в муниципалитетах сами являлись жертвами насилия. Одна даже приехала на семинар с гематомой на лице. Через эти семинары, как оказалось, они в первую очередь помогали сначала себе, а уже потом, применив теорию на практике, знали как помочь другим.

— Чем бытовое насилие отличается от полицейской формулировки «ссора, переросшая в драку»? Какие типы домашнего насилия бывают?

— На бытовом уровне насилие бывает сексуальное, экономическое, эмоциональное и физическое. Также есть и особые виды — например, шантаж или установление контроля. Все думают, что бытовое насилие свойственно тем парам, которые злоупотребляют алкоголем или еще как-то проявляют асоциальное поведение. Действительно, официальная основная причина бытового насилия в России — это алкоголизм. Но стоит отметить, что когда напились и набили друг другу лицо — это конфликт. Он зародился и разрешился. А под насилием мы понимаем повторяющийся конфликт, когда жертва испытывает постоянный страх перед насильником, когда она живет в ожидании, что что-то произойдет. Фильм с Джулией Робертс «В постели с врагом» очень хорошо иллюстрирует, как выглядит обычно бытовое насилие. В чистом виде какого-то определенного типа насилия в семьях нет — обычно все идет в комплексе.

— С физическим или с сексуальным насилием все ясно. С экономическим вроде бы тоже — это, я полагаю, зависимость в материальном плане от партнера. А можно поподробнее о психологическом насилии?

— Пример приведу. В одном из регионов жила семейная пара. Он занимал руководящую должность в администрации небольшого города, она — домохозяйка. С виду это была идеальная семья: оба холеные, оба такие правильные. Прожили вместе 20 лет. Но вдруг происходит ЧП: женщина убивает супруга. Для всех это неожиданность — они никогда не ругались. И тут становится известно, что каждый ее день сопровождался тем, что муж досконально проверял по всему дому качество уборки. Он не бил ее, но морально давил. При этом он поступил с женой, как обычно поступают насильники — отрезал ее от привычного круга общения. У женщины не было подруг, она не поддерживала контакты с родней. Ей запрещалось приводить домой кого-нибудь, потому что гость мог испачкать что-то. Она была подавлена эмоционально и жила в этом десятилетиями. В один прекрасный день, когда он провел пальцами по столу, чтобы проверить наличие пыли, она взяла нож и зарезала его.

— А если супруг не бьет, не издевается и не унижает, но не дает собственного пространства — постоянно звонит, встречает, упрекает и угрожает совершить самоубийство, если она от него уйдет? Такое поведение можно считать домашним насилием?

— Конечно. Это манипуляция, это эмоциональное насилие. Если мужчина патологический ревнивец, то это прямо такой звонок, чтобы изначально серьезно задуматься. Это потенциальный абьюзер, который будет тотально контролировать всю жизнь супруги, без конца проверять все гаджеты и соцсети. Была у нас такая пара: он из правоохранительных органов, поэтому там и специальные технические средства были подключены. Он ей потом еще и распечатки ее общения в соцсетях приносил, с помощью телефона сравнивал по минутам, где она была и что делала.

Объект таких манипуляций часто чувствует свою ответственность за партнера, начинает играть роль спасателя — она жертва, но она его спасает. Многие ведь даже не знают, что находятся в этом цикле домашнего насилия.

— Что это за цикл и как человек должен понять, что он в него попал?

— Очень часто можно услышать фразу «А почему она от него не ушла, раз он ее постоянно бил?». Многие говорят, что женщина сама решила остаться в семье, а значит не против жестокого обращения. Но есть круг (или цикл) по Ленор Уолкер (автор теории о циклическом характере домашнего насилия, представленной в 1970-х годах), в котором есть только насильник и жертва. Вот произошел конфликт в первый раз — дошло до рукоприкладства. И мужчина понимает, что натворил что-то страшное. Он начинает извиняться, ухаживать за супругой, дарить ей подарки. Это период в цикле называют «медовый месяц». В это время с женщиной работать бесполезно. Женщина простила, решив, что это больше не повторится. Как только она пошла ему навстречу, она приняла его условия. После медового месяца пара входит в период, который называется «нарастание напряжения», когда женщина начинает понимать, что что-то не то в семье происходит, а мужчина чувствует, что ему необходимо найти выход своим негативным эмоциям. В итоге они опять подходят к этапу «вспышка» — опять происходит инцидент, то есть он ее бьет или еще как-то выражает агрессию. После все повторяется — если женщина не уходит, опять начинается медовый месяц. Только после каждой вспышки агрессии период медового месяца все короче — круги цикла сужаются. Зачастую женщина все понимает и обращается за помощью только тогда, когда остаются лишь напряжение и конфликт. Это единственная точка, когда ее можно из этого круга вытащить.

По большому счету, почему женщина терпит? Потому что такая экономическая ситуация, и она понимает, что мужчина — кормилец. Если бы женщина знала, что уйдет от мужа, и ее трое детей будут обеспечены всем необходимым, будут социальные пособия, я больше чем уверена, что многие женщины не стали бы терпеть.

— Помимо «не уходит, значит все устраивает», какие еще бытуют мифы о домашнем насилии?

— Многие говорят: «Зачем ты выходила за него замуж? Неужели не видно было, какой он?». Не видно. Наоборот, такие люди очень обаятельные, обычно являются душой компании. За пределами дома никто даже подозревать не будет, что в семье что-то не так. С виду это самые лучшие и самые надежные мужчины. Они окружают своего партнера заботой, которая постепенно превращается в тотальный контроль.

Патологический насильник окутывает жертву неимоверной заботой. Наши недолюбленные девочки со своими детскими психологическими травмами попадают в эти сети. А дальше для него самый лучший вариант, чтобы она забеременела, и они быстренько поженились. С этого момента она в его власти. Вот почему к нам обращается много беременных девушек, которые говорят: «Как же так? Все же было так хорошо, а потом его как подменили». Просто он получил то, что ему было нужно — власть и контроль. Она перестала общаться с друзьями, потому что «посмотри, эта подруга тебе не подходит — она распущенная, зачем ты с ней общаешься?». От родителей тоже чаще всего отлучают. Женщина полностью растворяется в нем.

Вот почему мы акцентируем внимание на профилактике бытового насилия. Мы хотим вырастить стержень в женщине, уверенность в себе. Такая невиктимная женщина даже если попадется на уловки потенциального тирана, в итоге все поймет и взбунтует.

Например, одна девушка рассказывала, что встречалась с парнем, который за ней очень красиво ухаживал — все завидовали. Но вот как-то решили провести выходные порознь. Она поехала с друзьями на пикник. Сидят вечером у костра, поют песни под гитару. И тут появляется он с букетом роз — все вокруг в восхищении. И только сама девушка подумала, что она не сказала ему, куда конкретно они поехали, а значит он ее выследил. Эта девушка работала с жертвами бытового насилия и была, как говорится, в теме. Она сразу рассталась с ним.

— Полицейские обычно объясняют свое нежелание лезть в «семейные разборки» тем, что женщина потом мужа простит и откажется писать заявление.

— Это потому что она в цикле насилия, про который мы говорили. Потому что у нее еще теплится надежда на улучшение ситуации. А вот когда у нее надежды уже нет, вот тогда она идет писать заявление или приходит в центры, подобные нашему. Часто этому предшествует какое-то насилие в отношении ребенка. Когда ее бьют, она еще терпит, но вот когда муж поднимает руку на ребенка, то включается материнский инстинкт.

У нас вообще есть мечта рассказать правоохранительным органам, что такое домашнее насилие. Мы когда встречались с полицейскими и рассказывали им про этот «цикл», то оказывалось , что они никогда про него не слышали даже. Нам кажется, что все полицейские по долгу службы должны все это знать. То есть теории они не знают и не понимают, как себя вести с этими женщинами, которые приходят забирать заявление.

Но полицейские в любом случае обязаны принять заявление. Если им об этом напомнишь, и дежурный нормальный сидит в этот вечер, то принимают. Кто-то может отговаривать от написания заявления, но это личные истории — лично ему лень, этому сотруднику. А такого, чтобы поголовно не принимали — у нас в регионе этого нет.

— Если в полицию звонит сама потерпевшая или соседи и сообщает об опасности, а полицейские на месте сталкиваются с запертой дверью, то они будут ее ломать?

— Если есть угроза убийством, то, наверное, они ее взломают. Но определить это очень сложно... У полицейских нет полномочий. Даже если они знают, что там за дверью сидит преступник (мы не берем в расчет наши ситуации), преследуемый по какой-то уголовной статье, то они не имеют право взломать дверь. Они будут сидеть в засаде и ждать, пока он сам выйдет.

— А в случае с избиваемой женщиной, я так понимаю, полицейские даже в засаде сидеть не будут — постучат, покричат и уедут?

— Да. Тут ситуация какая: статьи по домашнему насилию — это ст. 115 УК РФ и ст. 116 УК РФ. То есть «причинение легкого вреда здоровью» и «побои». Но последние декриминализировали, поэтому остается только 115 статья. И это статья частного обвинения, то есть полиция не имеет права ничего делать. Даже чтобы провести с буйным супругом профилактическую беседу у участкового нет полномочий. После принятия заявления полицейские готовят материалы и передают их в суд. Для того, чтобы суд начал производство, женщине необходимо написать еще одно заявление — уже в суд. А дальше бремя доказывания ложится на заявителя. Такие дела длятся по 6-8 и более месяцев. И если один раз заявитель не придет в суд, то делопроизводство закрывается. До решения суда таких дел доходит очень мало. Плюс еще и судьи пытаются примирить стороны. Но как можно примирить жертву и насильника?

— То есть в случае с бытовым насилием прекращение дела в связи с примирением сторон — это фикция?

— Скорее всего это будет очередной «медовый месяц», а потом опять все начнется сначала. Хотя «держать» такую семью можно, то есть наблюдать за ней специалистам. Но это если только сам агрессор поймет, что у него проблема, и согласится на помощь психологов. Есть даже общественные организации в некоторых российских регионах, которые оказывают домашним тиранам психологическую помощь. Вот если так, то семью можно сохранить и не дать случиться физическому насилию. Но это как с алкозависимыми — вылечить можно, только если человек сам признает проблему.

— Новый закон о семейно-бытовом насилии действительно серьезно поправит в лучшую сторону ситуацию в стране?

— Тридцать лет специалисты в нашей стране работают в этой теме. Мы наконец-то дошли до того, что этот закон стал вообще рассматриваться. Я считаю, что это — победа. Закон нужен, но тут есть много тонкостей, которые надо предусмотреть. Конечно, могут быть перегибы, поэтому есть много противников закона. Главное, чтобы люди не восприняли перекосы, которые поначалу могут быть, с позиции «закон плохой». Дорабатывать закон надо будет с уточнениями.

— Назовите одно из самых важных, по вашему мнению, нововведений, которые предполагает закон о семейно-бытовом насилии.

— То, что предлагается давать охранные ордера, которые позволяют женщине не возвращаться домой, где ее ждет тиран — это очень важно.

— Ордер обязывает мужчину уходить из совместного жилья, а не предлагает владелице ордера самой что-то искать?

— По идее, да. Но как это будет работать, неизвестно. Если закон будет принят, то должны быть какие-то подзаконные акты, разъясняющие принцип действия каждого пункта. Например, на Западе есть центры, в которые может временно заселиться мужчина после развода. У нас пока все об это спотыкается.

— В Калининградской области даже для жертв бытового насилия мест в центрах не хватает — женщины в очереди стоят.

— Не хватает. У нас в регионе по сути только один государственный кризисный центр, который единовременно может принимать 18 человек. Еще есть центр «Надежда», но там проживают только с детьми. Ну еще примет приют при монастыре несколько человек. Это 28-30 человек в сумме. То есть эти места заполнены, а других женщин не берут. Что это по сравнению со всей областью, где проживает миллион человек? Да и очень неудобно, что центр расположен не в Калининграде. Грубо говоря, если ты выбежала в ночной рубашке из дома ночью, то бежать тебе до Пионерского. Надо, чтобы женщине было куда бежать и хотя бы одну ночь переночевать.

Плюс, все центры, которые у нас существуют — это зачастую госучреждения. Женщине без паспорта или без местной регистрации там оформиться очень сложно. Центров, где можно проживать без документов, я не знаю. К нам же приходят за помощью женщины и мы не спрашиваем у них ни паспорта, ни даже фамилии.

— Много звонков в ваш ресурсный центр поступает?

— Сейчас на фоне интереса к этой теме звонков стало больше в разы. Раньше один-два звонка в неделю в среднем, а сегодня — три-четыре стабильно. И это мы сейчас только про телефон центра говорим. А женщины же еще звонят нам на личные номера. Но не все доходят до нас после того, как пообщались по телефону — на личную встречу с психологом приходит примерно 30%.

— Как часто история, когда женщина из этого «круга насилия» так и не вышла, заканчивается трагически?

— Статистики такой нет. Заканчивается по разному, и даже суицидом может. У нас в области был случай, когда мать троих детей повесилась — ей неоднократно отказывали в принятии заявления. Да и социальные работники как-то не придали значения ситуации в этой семье — посидят с ней, поболтают, успокоят фразами типа «да ничего, стерпится-слюбится». Да что говорить, даже когда мы на семинарах рассказываем примеры душещипательных историй, некоторые слушательницы заявляют: «А что, ей сложно было пыль получше вытереть?».

— То есть это у нас в стране менталитет такой?

— Да. На самом деле женщины, которые так говорят, просто бояться остаться одни. Страх одиночества — это базовый страх, который может держать при «хоть плохоньком, да своем». А еще и военные пережитки — мужчин мало было, и бабушки по такому принципу воспитывали наших мам. В России сильны традиционные представления: «сор из избы не выносят» и «стыдно быть без мужа». Особенно если у женщины уже есть дети, то социальные скрепы вроде «ради детей надо сохранить семью любой ценой» очень действуют.

И это именно та проблема, которую нельзя решить только законом — надо подходить комплексно. Проблемой занимаются по факту, то есть когда насилие уже случилось. А вот над тем, чтобы предотвратить насилие, никто не работает. Именно поэтому мы запустили наш проект «Маленькая мама» и проводим лекции для молодых мам из группы риска.

— А кто в группу риска входит, про которую вы говорите?

— Это чаще всего девочки, которые выросли в неблагополучных семьях, либо выросли в детских домах. Они не понимают, как должно быть. С ними занимается социальный педагог, чтобы хотя бы какие-то азы адекватного представления о семье и положении женщины в обществе у них сложились.

Тут сразу вспоминается история, когда мы приехали в один из муниципалитетов. Сидит девушка — у нее перебитый нос уже набок, губа опухшая. В последний раз она от него уходила, когда он ей топором ногу прорубил. Но она ногу за ногу закинула и говорит: «А я его люблю». Сидит другая девочка и на вопрос «Он тебя когда-нибудь бил?» отвечает: «Да, не, вы что, не бил. Так, попинал пару раз». Эти девушки из неблагополучных семей изначально считают такую ситуацию нормой — вот, что самое страшное.

— Но ведь и в семьях выходцев из социально благополучных семей тоже есть проблема домашнего насилия.

— Чем выше уровень интеллекта и социального статуса тирана, тем изощренней способ насилия. Обычно в неблагополучных семьях это «выпили, подрались». Чем выше по социальной лестнице, тем незаметнее для окружающих действия насильника. Нам коллеги рассказали случай когда в небольшом российском городке мэра-женщину тиранил муж. Утром, когда она садилась наносить макияж и укладывать волосы, сзади подходил ее супруг с баллончиком лака для волос в одной руке и зажигалкой в другой. Он подносил предметы к ее голове и спрашивал: «Ну что, сука, собралась?». И подобные запугивания повторялись изо дня в день. Она — сити-менеджер, но была запугана и никуда не могла пойти со своей проблемой, потому что мэру стыдно обращаться к своим подчиненным с подобным. Ей пришлось уехать из города.

— Бывают ситуации, когда женщина и не прочь уйти от деспотичного супруга, но дети становятся инструментом манипуляции с его стороны. А ведь наверное бывает, когда дети и не понимают, что мать в браке страдает и во время бракоразводного процесса могут просить ее «помириться с папочкой».

— Если в семье уже дошло до бытового насилия, то такого, чтобы дети не замечали этого, не бывает. И самое страшное, что дети вырастают на таких примерах. Есть видеоролик, где в Швеции специалисты кризисного центра общаются с детьми от 4-х до 8-ми лет. И там сразу прослеживается психологическая тенденция: дети, которые были свидетелями насилия, сами уже выбрали роль либо жертвы, либо тирана. Насилие любого вида в семье все равно отразится на детях — они в будущем могут выбрать такую же модель поведения.

— Замминистра юстиции РФ Михаил Гальперин заявил, что у нас проблема домашнего насилия сильно преувеличена и вообще мужчины в таких ситуациях страдают чуть ли не чаще женщин.

— В новом законе нет гендера у жертвы. Жертвой может быть жена, муж, ребенок или пожилой родственник. Но у нас в области мне известен только один случай, когда мужчина обратился в социальный центр за помощью: в поселке Озерского городского округа жена и взрослые дети издевались над ним.

— Помимо необходимости законодательных перемен, какие еще проблемы сейчас крайне необходимо решить, чтобы общественным организациям стало легче работать в теме домашнего насилия?

— Остро стоит вопрос гласности, потому что домашнее насилие — это очень табуированная тема. Поэтому общество не знакомо с проблемой: женщины не знают, что такое бывает, не знают куда обращаться. Необходимо подключать СМИ. Но когда мы пытаемся, как общественная организация, обратиться на радио или телевидение, то с нас требуют деньги. Те проценты рекламных площадей, которые положены под социальную рекламу, уже заняты под какие-то другие объявления.

Очень нужна региональная круглосуточная горячая линия по теме бытового насилия, которая одновременно будет еще и телефоном доверия — надо, чтобы консультация велась и по телефону. У нас есть телефон нашего ресурсного центра, но он не работает ночью, ведь на звонки отвечают волонтеры в свое свободное время; им тоже надо ходить на работу, быть с семьей. Плюс, надо решать вопрос межведомственного взаимодействия.

— После того как декриминализировали побои, ситуация изменилась в худшую сторону?

— Есть две точки зрения. Одна про то, что декриминализация привела только к ухудшению ситуации. Но есть и мнение, что все это было сделано, чтобы упростить систему, и хотя бы административное наказание было предусмотрено за побои. То есть теперь — только штраф, бей-не хочу. Со второго раза вроде пойдешь под статью, но попробовать можно. Мы лично не почувствовали вообще, что как-то изменилось — звонков больше не стало. А вот сейчас, когда все заговорили о проблеме в свете возможного принятия закона, то ситуация очень изменилась. Нам стали давать площадки для обсуждения проблемы в Общественной палате, или еще какие-то возможности озвучить тему.

Радует то, что сейчас о домашнем насилии стали говорить повсеместно, потому что вообще эта тема достаточно закрытая. Это как в Советском Союзе секса не было, так сейчас у нас нет проблемы домашнего насилия. Попробуйте приехать сегодня в любое село — там если и узнают, что муж жену бьет, то скажут «ну, все же так живут». Думаю, если бы не замалчивалась годами в обществе эта проблема, то и на государственном уровне вопрос был бы поднят гораздо раньше.

Текст — Екатерина Медведева, фото — Виталий Невар / Новый Калининград

Источник